В древнегреческой педагогической практике традиционно различают две альтернативных базовых модели - спартанскую и афинскую. Первая отвечала идеалам тоталитарного военизированного общества, вторая являлась частью системы политического воспитания в контексте Афинской демократии. Но несмотря на явные различия в социально-политических условиях жизни Афин и Спарты, а также несовпадения педагогических идеалов, оба полиса, согласно литературным данным, занимали близкие позиции в отношении детей-инвалидов [30, 60].
Заботясь о прочности государства, античное законодательство предписывало выявлять физически неполноценных детей в момент рождения и отделять их от здоровых. В худшем случае эти обездоленные уничтожались, в лучшем - оставлялись на произвол судьбы. Незаинтересованность, невнимание человечества к рассматриваемой проблеме подтверждается и практическим отсутствием исторических свидетельств. Примечательно, что вопрос о судьбах аномальных людей становится общественно значимым лишь в тоталитарных государствах, провозглашающих идею "полезности" граждан. Об этом свидетельствует древнегреческий полис Спарты (IХ - VIII в. до н.э.), возведший заботу о "физической полноценности" граждан в догму.
Располагая единственным историческим фактом, мы, тем не менее, можем использовать его в нашем исследовании как серьезный аргумент, так как он зафиксирован Плутархом в "Ликурге и Нуме Помпилии" [51]. Ценность свидетельства подтверждается двумя обстоятельствами. Во-первых, царь Спарты Ликург (IХ - VIII в. до н.э.) - легендарный законодатель античной Греции, и можно предположить, что его суровый взгляд на детское уродство разделялся всем античным миром. Во-вторых, сам Плутарх (ок. 45 - ок. 127) в истории мировой культуры фигура исключительная: его "Жизнеописания" были популярны и при жизни автора, и в средневековье, когда большинство греческих и римских трактатов подвергалось остракизму, и в эпохи Возрождения и Просвещения. Вот что он пишет о спартанцах: “Воспитание ребенка не зависело от воли отца, - он приносил его в "лесху", место, где сидели старейшие члены филы, которые осматривали ребенка. Если он оказывался крепким и здоровым, его отдавали кормить отцу.., но слабых и уродливых детей кидали в пропасть возле Тайгета. В их глазах жизнь новорожденного была также бесполезна ему самому, как и государству, если он был слаб, хил телом при самом рождении, вследствие чего женщины для испытания здоровья новорожденного мыли его не в воде, а в вине, - говорят, что эпилептики и вообще болезненные дети от крепкого вина погибают, здоровые становятся от него еще более крепкими и сильными.” [51, с. 108]. По достижении семилетнего возраста ребенок у родителей отбирался и получал дальнейшее обучение по государственной программе [23, 30]. Глухонемые в Спарте также не пользовались юридическими правами и умерщвлялись [7, 41, 77, 85].
Подобное вычленение "неполноценных" детей, видимо, осуществлялось не только в Спарте, но и, отличаясь организационно и технологически, было нормой для Древней Греции на протяжении столетий. Во всяком случае, Платон (427 - 347 до н.э.) по евгеническим соображениям, а Аристотель (384 - 322 до н.э.) по экономическим одобряли опыт Спарты [10, 23, 30]. "Пусть в силе будет тот закон, - писал Аристотель, - что ни одного калеки ребенка кормить не следует." [24, с. 7]. Несмотря на то, что римляне считали семью, а не государство основным институтом социализации, отношение к телесно неполноценным детям в империи мало отличалось от эллинского. По закону только глава семьи, отец, являлся римским гражданином: он обладал всеми правами, распоряжаясь жизнью и смертью всех членов семьи [82]. Отец с его абсолютной властью имел право отвергнуть ребенка в момент рождения, убить его, изувечить, изгнать или продать. Ребенка, не достигшего трехлетнего возраста и могущего стать бременем для общества, отец бросал в Тибр [77].
Правда, подобные обычаи не всегда исполнялись строго. Литературные источники содержат упоминания о больных или увечных детях, внебрачных сыновьях, т.е. тех, кто мог быть оставлен на произвол судьбы, но не подвергся такой участи. Со временем в Греции и Риме вводятся ограничения на детоубийство, а в некоторых городах и на право родителей убивать новорожденных; иногда для такой акции требовалось получить одобрение пяти соседей; часто запрещалось убивать родившихся первыми младенцев мужского пола; в Фивах детоубийство было запрещено законом. С созданием Империи (ок. 30 г. до н.э.) характер законодательства меняется, и полномочия отца постепенно сокращаются. Теперь нежеланных младенцев оставляли у основания колонны Лактарии, а отвечал за спасение найденных здесь детей и обеспечивал их кормилицами город [86, 87].
Философ Сенека (ок. 4 до н.э. - 65 н.э.) утверждал: "Мы убиваем уродов и топим детей, которые рождаются на свет хилыми и обезображенными. Мы поступаем так не из-за гнева и досады, а, руководствуясь правилами разума: отделять негодное от здорового." [28]. Позиция Сенеки типична для гражданина военного государства, коим являлась Римская империя. Ее идеалом был воин; совершеннолетие римского юноши означало его способность нести армейскую службу. Естественно, что воспитание ребенка по преимуществу было направлено на физическое совершенство и военную подготовку. С точки зрения Римского государства и гражданина, ребенок-инвалид, даже принадлежавший к высшему сословию, был неполноценным и ненужным.
________________________________________
Эпоха Возрождения: новый взгляд на людей с отклонениями в развитии.
Эпоха Ренессанса - это время развития гуманистических тенденций в отношениях к людям с психофизическими недостатками. Невозможно переоценить прогрессивную роль фундаментальной идеи принципиального равенства всех людей, одинаковости человеческой природы. Умы философов, писателей, врачей, педагогов привлекают проблемы образования, воспитания детей, их начинает интересовать и волновать жизнь людей, лишенных разума, обездоленных [11, 12, 28, 29, 34, 38, 50].
Эразм Роттердамский (1469 - 1536) утверждает, что подлинного человека формирует не природа сама по себе, а целенаправленное воспитание. В своих педагогических произведениях - "Речь о достойном воспитании детей для добродетели и наук", "О приличии детских нравов" - он проводит идею о том, что никому не дано выбирать себе родителей и родину, но всякий способен сформировать свой нрав и характер. Человека невоспитанного или лишенного регулирующего воздействия разума, предающегося своим страстям и инстинктам, Эразм ставит ниже животного. Один из персонажей его "Домашних бесед", утверждает, что "невозможно изменить природные задатки совершенно, но исправить их отчасти - возможно". Убеждение в принципиальном равенстве всех людей, независимо от их социального положения, перед лицом воспитания, которое выявляет лучшие свойства человеческой природы, составляет одно из важнейших просветительских стремлений Эразма Роттердамского [69].
Для нашего исследования представляет интерес мнение Джордано Бруно (1548 - 1600) о физических недостатках человека. В философско-поэтической исповеди "О героическом энтузиазме" (1585) итальянский мыслитель писал:"... никому не могут быть поставлены в вину глупость и условия пола, как нельзя ставить в вину телесные недостатки и уродства ибо если при таких условиях и имеются недостатки и ошибки, то приписать это должно природе, а не отдельному лицу." [11, с. 24].
В ХVI в. врачи Западной Европы, прежде всего, Франции и Италии, детально разрабатывают важные проблемы психиатрии. Это время объективных научных исследований и психиатрических наблюдений. Важным для практических психиатров представляется забота о психическом здоровье, о щадящем отношении к больному, о профилактике обострения его состояния. Людвиг Вивес (1492 - 1540) убежден, что "так как нет ничего в мире совершеннее человека, а в человеке - его сознания, то надо в первую очередь заботиться о том, чтобы человек был здоров, и ум его оставался ясным. Большая радость, если нам удается вернуть в здоровое состояние помутившийся разум нашего ближнего. Поэтому когда в больницу приведут умалишенного, то нужно, прежде всего, обсудить, не является ли это состояние чем-то от природы свойственным этому человеку, а если нет, то в силу какого несчастного случая оно образовалось, и есть ли надежда на выздоровление? Когда положение безнадежно, надо заботиться о соответствующем содержании больного, чтобы не увеличить и не углубить несчастья, что всегда случается, если душевнобольных, и без того озлобленных, подвергают насмешкам или дурно обращаются с ними" [34, с. 87].
В середине ХVI в. в Испании возникает целая сеть психиатрических заведений в Валенсии, Сарагоссе, Толедо, Валладолиде, Мадриде, обеспечивавших в основном изоляцию душевнобольных, которых держали в цепях и наручниках. Эти учреждения еще не преследовали лечебных целей, и основной формой применявшегося в них лечения было "выбивание дури" плетьми. Однако следует помнить, что за стенами этих учреждений умалишенных ждали костры инквизиции [17]. Мы склонны рассматривать инициативу испанских городов по открытию названных учреждений как попытку противостоять инквизиции, защитить горожан от церковного суда и казни.
В период активного развития средневековых городов в Испании, Франции, Германии магистраты вынуждены были обратить внимание на сумасшедших и оказывать им психиатрическую помощь. Юридические акты ХV в. закрепляют перечень мер, к которым следует прибегнуть в случае психического заболевания. Законодательно регламентируется поведение родственников больного с учетом его материального положения и гражданства. Основное требование - изолировать больного, дабы не нарушались покой и безопасность остальных горожан. Кодекс Бретани возлагал ответственность за больного, в случае отсутствия родственников, на приходское духовенство. В Германии забота об одиноких больных поручалась цехам, иногда содержание пациента оплачивал город. Древне-испанский Кодекс предупреждал: "Помешанный, маньяк и слабоумный не ответственны за поступки, содеянные ими во время болезни, ответственность падает на родных, если они не сторожили больного и этим не воспрепятствовали тому ущербу, который он нанес другим" [34, с. 64].
В тех случаях, когда родственники не хотели или не имели возможности держать больного дома, его можно было передать под патронаж чужих людей, услуги которых оплачивал магистрат. Если больной оказывался состоятельным иностранцем, его предписывалось доставить на родину, взыскав издержки, если же он был беден, предлагалось просто выдворить его за пределы города. Описаны случаи, когда неимущие душевнобольные многократно пытались возвратиться, но их снова выдворяли, предварительно физически наказав.
Безобидные и спокойные больные предоставлялись сами себе. О жизни тех из них, кто был лишен заботы со стороны близких, реальное представление дает монолог Эдгара из трагедии В.Шекспира "Король Лир" (1605):
«В стране у нас блуждает ведь немало
Бедламских нищих, что безумно воют
И в руки онемелые втыкают
Булавки, гвозди, ветки розмарина
И страшные на вид по деревням
То с бешеным проклятьем, то с молитвой
Сбирают подаянье» [68, акт 2, сцена 3].
Если больной был буйным, и родственники не справлялись с ним, то по их просьбе или по инициативе магистрата больной помещался в тюремный подвал или особую камеру в крепостной стене. Содержание узника в таком случае оплачивал город. "Когда субъект признавался идиотом, все доходы от его имущества поступали в корону. Когда же он признавался помешанным - корона брала на себя роль опекуна: охраняла его имущество и доходы, и возвращала их или ему в случае выздоровления, или наследникам - в случае его смерти." [2, с. 351].
На наш взгляд, принятие подобного закона должно было привести к серьезным перекосам в диагностике и организации помощи больным, как одной, так и другой категории. Практика средневековой Англии подтверждает наш вывод: врачи под давлением родственников зачастую диагностировали слабоумных как душевнобольных, и, следовательно, в дальнейшем их лечили "не от своей болезни". Видимо поэтому в Англии стало расти число психиатрических больниц, а учреждения для слабоумных не открывались [2, 28, 88, 89]. Вместе с тем включение в законодательство разделов, касающихся слабоумных и умалишенных, безусловно, было прогрессивным явлением, знаменуя принципиальное изменение положения людей описываемой категории. Доказательством тому может служить история врачебной экспертизы душевнобольного преступника в Нюрнберге [34]